Лидия Чуковская, написала книгу, в которой вспоминает свое детство и отца, Корнея Чуковского, который был известным детским писателем. Она описывает период жизни в финском городке Куоккала, где их семья жила до революции. Их соседями была семья Репиных, и многие известные люди часто посещали их дом. Для детей Чуковского это было время свободной жизни на природе и счастливого общения с отцом.

Том 1. 1938-1941 Книга Лидии Чуковской об Анне Ахматовой - не воспоминания. Это - дневник, записи для себя, по живому следу событий. В записях отчетливо проступают приметы ахматовского быта, круг ее друзей, черты ее личности, характер ее литературных интересов. Записи ведутся "в страшные годы ежовщины". В тюрьме расстрелян муж Лидии Чуковской, в тюрьме ждет приговора и получает "срок" сын Анны Ахматовой. Как раз в эти годы Ахматова создает свой "Реквием"; начинается работа над "Поэмой без героя"... А вслед за ежовщиной - война... В качестве "Приложения" печатаются "Ташкентские тетради" Лидии Чуковской - достоверный, подробный дневник о жизни Ахматовой в эвакуации в Ташкенте в 1941-1942 годах.

Вторая книга "Записок" Лидии Чуковской переносит нас из конца 30-х - начала 40-х - в 50-е годы. Анна Ахматова, ее нелегкая жизнь после известного постановления 1946 года, ее попытки добиться освобождения вновь арестованного сына, ее стихи, ее пушкиноведение, ее меткие и лаконичные суждения о литературе, о времени, о русской истории - таково содержание этого тома. В это содержание органически входят основные приметы времени - смерть Сталина, XX съезд, оттепель, реабилитация многих невинно осужденных, травля Пастернака из-за "Доктора Живаго", его смерть, начало новых заморозков. Эта книга - не только об Ахматовой, но обо всем этом десятилетии, о том, с какими мыслями и чувствами восприняли эту эпоху многие люди, окружавшие Ахматову.

1963-1966 Третья книга охватывает три года: с января 1963 - до 5 марта 1966-го, до дня смерти Анны Ахматовой. Не удаются попытки Анны Ахматовой напечатать "Реквием" и "Поэму без героя". Терпит неудачу Лидия Чуковская, пытаясь опубликовать свою повесть "Софья Петровна". Арестовывают, судят и ссылают поэта И.Бродского... Хлопотам о нем посвящены многие страницы этой книги. В приложении печатаются документы из архива Лидии Чуковской, ее дневник "После конца", ее статья об Ахматовой "Голая арифметика" и др.

"XX съезд партии приоткрыл над штабелями трупов окровавленный край рогожи. Уже одно это спасло в пятидесятые годы от гибели миллионы живых, полумертвых и тех, в ком теплилась жизнь еще на один вздох", - писала Лидия Корнеевна Чуковская.

Но задолго до этого съезда, до выхода "Одного дня из жизни Ивана Денисовича" и "Архипелага ГУЛАГ" Солженицына ее, жену репрессированного ученого, волновал вопрос: "Что сталось с человеком, что он пережил, начиная от минуты, когда его вывели из дому, - и кончая минутой, когда он возвратился к родным в виде справки?"
И еще одна тема не давала ей покоя те, кто оставался на свободе, те, кого пощадила чудовищная машина, перемалывавшая людские жизни, что пережили они?

Об этом она писала перед войной и в годы возобновления кампаний по борьбе с космополитизмом, во время недолгой хрущевской оттепели и в пору застоя, когда все шагали в ногу... Это был одинокий голос человека, посмевшего думать иначе. Посмевшего думать. Об этом ее повесть "Софья Петровна".

Очерк литературных нравов. "Наверное, самое тягостное в этой книге - кратенькое уведомление о том, что Секретариат Московского отделения СП РСФСР в 1989 году единогласно отменил свое же единогласное - от 1974 года - решение об исключении из СП Лидии Чуковской. Так и видишь -лес поднятых рук, просветленные (ранее - угнетенные) лица, единый счастливый порыв: "наконец-то..." Если хотите, здесь - ключик к разрешению заветной тайны нашего государства: почему позавчерашняя эйфория от брошенной в толпу, как кость, свободы так легко и быстро перешла во вчерашнюю усталость от любой политики и принятый довольно равнодушно сегодняшний крутой рывок вправо. С нами - такими - делать можно все. Сегодня - устыдились, а завтра, ежели нам прикажут - ржавая идеологическая машина, блистательно описанная Л. Чуковской (и весьма ощутимо проехавшая по ней самой), чуть скрипнув, заработает снова. В любом направлении. А все-таки интересно: каково сейчас читать эти записи ныне здравствующим Юрий Яковлеву, И. Стрелковой, Н. Дуровой, И. Токмаковой, В. Медведеву (о М. Алексееве и Н. Грибачеве уж не говорю - они-то "не поступятся принципами")? А детскому-то наставнику, взывающему, само собой, к Добру и Справедливости, возглавляющему детский фонд им. В. И. Ленина, - каково? Или уже спущен щедринский приказ - считать историю не бывшей? Это раскачивание бюрократических качелей - вверх-вниз, да с размаху - по головам самых даровитых писателей - прослеживается удивительно ясно на протяжении всей книги. Невероятной книги. Потому что из русских писателей такой совестливости, такой непоколебимости, как Л. Чуковская, редко кому удавалось дожить до обнародования своих мытарств!" Е. Щеглова