Окраина моря

Лучащийся идеализмом чудесный спектакль о радостях и кризисах жизни, сильных и чистых чувствах, отороченных почти нестерпимым прекраснодушием 60-х.

Обдумав житьё, юноша решил пойти на грозу в прикладной математике и двинул мозговой извилиной из всесоюзной здравницы во всесоюзный центр. Однажды двадцать лет спустя в приятных раздумьях о том, как далеко вырвался вперед в своей области, академик жёлтой майкой лидера вошёл в парадное, не подозревая, что в почтовом ящике его уже ждали…

Или не, во, вот так:

Гладковыбритый Перельман в регланах и регалиях, кем-то похожий на киношного Шелленберга, то шёл, то шагал по Москве в лучах солнца и славы. От переживания блаженства взгляд гения понемногу сомлел, расфокусировался и без ветрил поплыл в зарю туманной юности…

Навстречу из дремучих глубин памяти угрюмой глыбой воспрял забытый крымский курорт. Когда-то маэстро математики отлучился из здравницы в центр что-то доказать себе и академикам. Пытаясь понять мотивы стремления N к бесконечности во множестве мощности континуума, молодой учёный для простоты вынес за скобки пару любимых констант — Единственную и Третьего Лишнего — и выгрузил их из памяти.

Спустя два десятилетия они стоп-словом напомнили о себе, когда погружённый в себя член-корр собрался погрузить тело в курортную воду. Подвернувшийся под руку пляжный сезон был в разгаре, а привычный маршрут пролегал вдоль призывных витрин «Аэрофлота»… Сильный спектакль по откровенно слабой пьесе любимого драматурга.

Cлабого и беспомощного. Докажу: если удачно засесть в кусты на Моховой, что за колизеем Чинизелли, можно словить ценного театроведа в шапке-пирожке, который под дулом диктофона мудро согласится со мной. В погоне за успехом у зрителя горе-драматург жадно надкусывает самые сладкие яблоки архетипических коллизий: роковые несчастья, путешествия и возвращения на круги своя, задачи с неравносторонними треугольниками, схватки честолюбий, фальшивых кумиров и непризнанных гениев..

Подобно неустрашимым Рэмбо он от живота садит по зрителю из всех драматических приёмов наперебой. Посудите сами: если герой, — то академик, раз академик, — так в пушку. Разлуку, как ипотеку, оформим лет на 20, по-сталински, без переписки. Что ни друг — то непризнанный гений, да для надёжности еще и слепой. Забытая любовь флэшбэком валит на пол…

Эпизод с выступлением академика перед школьниками слушать физически тяжело – мучительно сострадаешь Алексею Баталову, которому приходится вкладывать душу в тягучие минуты пустопорожнего пафоса. Сцена встречи с первой учительницей ничем не лучше, просто здесь сочувствуешь еще и Пельтцер. А уж армянские сентименты убелённого сединами учёного на финальных титрах…

На счастье, неуклюжие передержки незадачливого автора остаются далеко внизу благодаря форсажному творческому взлету расправляющих крылья корифеев: пронзительно лиричного Баталова, лучезарно обаятельного Табакова и Аллы Вне-эпитетов Покровской. Молодые, дерзкие и пылкие, они, тем не менее, рисуют образы по заветам старых мастеров, — ювелирно выверенными, воздушными, трёхслойными полутонами. Не знаю как, но от этих прозрачных мазков всё получается ярко, живо, сильно и убедительно. Наверное, потому, что эти полутона промазаны добротной, чёрной от пота, отработкой, — вынашиванием образа, его сердечным проживанием. На вдохновении исполнителей, их вере в своего героя и расцветает вся постановка.