Дмитрий Оргин

Очередной опыт пересобирания в условиях ограниченной видимости.

Блестящий язык, увлекательность, юмор, живость, предельная достоверность персонажей, простота и необычайная глубина рассказов, – вот первое, что приходит на ум, когда пытаешься “в общем” охарактеризовать творчество Василия Шукшин.

Это известно. Из неочевидного же… Пожалуй, никто так не выразил душу русского “мужика” как это сделал Шукшин. И тут речь далеко не только о 60-х-70-х; тут преемство, которое каждый легко обнаружит в себе самом. Хочешь понять русского мужчину – читай Шукшина. Вне всяких сомнений! Т.о. рассказы Шукшина – это не только о недавнем “прошлом”, это еще и зеркало современной русской души.

В русской литературе есть три очень близко стоящих писателя… Гоголь, Шукшин и Чехов. Или, вернее, Гоголь, Чехов, Шукшин, конечно. Гоголь прожил 43 года, Чехов – 44, Шукшин – 45. […]

Все трое писали юмористические рассказы. Их поэтому легко понять, полюбить. Человек, когда смеётся, лучше становится. Потому что забывается, перестаёт «изображать из себя», перестаёт быть умным – или каким он там стремится быть. Ослабевает его защита […]

Был такой жанр в нашем кино – лирическая комедия. Это когда вроде сел посмеяться – и поплакал. И задумался о жизни. И таким мудрым, таким задумчивым стал – жуть! Будто что-то очень важное про жизнь понял. Вот каждый из них, из этих троих писателей, был такой лирической комедией. Они не грузили. Не претендовали. Так, прогуляться вышли, лёгкий жанр… А всё-таки […]

Шукшин-писатель у нас «недооценён», как ни смешно это звучит […] Когда говорят, что кто-то что-то «недооценил», имеется в виду, что этот кто-то недооценил значение явления для себя. А значит, сам «недополучил», «недобрал» его, этого явления. Недовоспринял. Снял вершки.

«Ты жив по настоящему до тех пор, пока у тебя есть в запасе хорошая история и кто-то, кому можно ее рассказать»

Новеченто – или букв. с итальянского “[тысяча] девятисотый” – это не только цифра, обозначающая первый год ХХ века. Так зовут гениального пианиста самоучку, родившегося на борту океанского лайнера. У него нет ни документов, ни гражданства, ни родственников, только имя, данное кочегаром. Новеченто никогда не покидал корабля, никогда не ступал на твердую землю; и в бурю, и в штиль он не отрывается от клавиш, а вместе с тем как будто изведал целый Мир.

Не вокруг творцов нового шума, – вокруг творцов новых ценностей вращается мир; он вращается неслышно.

Фр. Ницше. “Так говорил Заратустра”

Сборник «Вехи», изданный вскоре после революционных событий 1905-1907 годов, произвел сильнейшее впечатление на всю Россию и вызвал полемику, которая превзошла по накалу страстей обсуждение самых скандальных художественных произведений.

Семь выдающихся философов и публицистов, в т.ч. правовед и экономист.

Семь статей.

И главный вопрос:

Что из себя представляет феномен русской интеллигенции?

Авторов обвиняли в том, что они бросают ядовитые семена в русское общество, а для кого-то книга стала настоящим праздником; другие клеймили сборник “потоком реакционных помоев”, а самые прозорливые предрекали «Вехам» запомниться в истории русской общественности.

И вот, век спустя, оказывается, что разговор, начатый веховцами, не исчерпал себя и в той или иной форме продолжается по сей день.

 Содержание
Михаил Осипович Гершензон. ПРЕДИСЛОВИЕ
Николай Александрович Бердяев. ФИЛОСОФСКАЯ ИСТИНА И ИНТЕЛЛИГЕНТСКАЯ ПРАВДА
Сергей Николаевич Булгаков. ГЕРОИЗМ И ПОДВИЖНИЧЕСТВО
Михаил Осипович Гершензон. ТВОРЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ
Богдан Александрович Кистяковский. В ЗАЩИТУ ПРАВА
Петр Бернгардович Струве. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И РЕВОЛЮЦИЯ
Семен Людвигович Франк. ЭТИКА НИГИЛИЗМА
Арон Соломонович Изгоев. ОБ ИНТЕЛЛИГЕНТНОЙ МОЛОДЕЖИ

"Нам следует уяснить причину утраты крыльев и почему они отпадают от души”

Согласно рукописной традиции, диалог “Федр” имеет два варианта подзаголовка: “о прекрасном” или “об эросе”. В рукописях указывается и жанр сочинения: этический диалог. Хотя все эти уточнения принадлежат не автору, а являются позднейшими вставками, цель написания “Федра” всегда интересовала его читателей и стала камнем преткновения для специалистов.

Диалог «Федр» – одно из самых противоречивых произведений Платона, породившее длинный шлейф толкований, самые ранние из которых возникли еще в Античности. В качестве предмета диалога называли: любовь, риторическое искусство, душевное начало и даже многообразие прекрасного в целом. Поэтическая образность «Федра» заставляет пересмотреть сложившиеся представления о творчестве великого грека, а логические парадоксы этого текста бросают вызов современным философским и литературоведческим теориям.

Перевод

Для любой развитой научной традиции является нормой регулярное обращение к классическим текстам с целью пересмотра имеющихся переводов и трактовок. Изменение научного горизонта, научного языка, накопление новых данных, появление новых трактовок историко-философских доктрин, которые казались школьными и незыблемыми, приобрело в последние десятилетия кумулятивный характер. Все это накладывает свой отпечаток и на переводческую деятельность: переводы не просто уточняют какие-то детали или недочеты. Они готовятся на основе иных методологических позиций и учитывают – в меру сил – имеющийся зарубежный опыт исследования платоновского корпуса (там появление очередных переводов классических текстов каждые 20-25 лет является нормой).

Настоящий перевод подготовлен в рамках деятельности Платоновского философского общества.

Описание Давно хотелось получить своего рода “срез эпохи”. О чем пишут, думают, что чувствуют современные писатели. Петербургский интеллигент в муках поркотерапии; первородящая мать в образе горбуши; бич в чеченской деревне; азартный юноша, грезящий о куше; библиотекарь в поисках красивой смерти; финский муж, обретший новую жизнь; модный писатель на пике популярности и другие герои…

Помогал нам осуществить задуманное главред литературного журнала “Зинзивер”, член Союза писателей СПб Владимир Шпаков, который неустанно подбирал рассказы, пока мы осуществляли их безжалостную выборку.

"Нам следует уяснить причину утраты крыльев и почему они отпадают от души”

Согласно рукописной традиции, диалог “Федр” имеет два варианта подзаголовка: “о прекрасном” или “об эросе”. В рукописях указывается и жанр сочинения: этический диалог. Хотя все эти уточнения принадлежат не автору, а являются позднейшими вставками, цель написания “Федра” всегда интересовала его читателей и стала камнем преткновения для специалистов.

Диалог «Федр» – одно из самых противоречивых произведений Платона, породившее длинный шлейф толкований, самые ранние из которых возникли еще в Античности. В качестве предмета диалога называли: любовь, риторическое искусство, душевное начало и даже многообразие прекрасного в целом. Поэтическая образность «Федра» заставляет пересмотреть сложившиеся представления о творчестве великого грека, а логические парадоксы этого текста бросают вызов современным философским и литературоведческим теориям.

Перевод

Для любой развитой научной традиции является нормой регулярное обращение к классическим текстам с целью пересмотра имеющихся переводов и трактовок. Изменение научного горизонта, научного языка, накопление новых данных, появление новых трактовок историко-философских доктрин, которые казались школьными и незыблемыми, приобрело в последние десятилетия кумулятивный характер. Все это накладывает свой отпечаток и на переводческую деятельность: переводы не просто уточняют какие-то детали или недочеты. Они готовятся на основе иных методологических позиций и учитывают – в меру сил – имеющийся зарубежный опыт исследования платоновского корпуса (там появление очередных переводов классических текстов каждые 20-25 лет является нормой).

Настоящий перевод подготовлен в рамках деятельности Платоновского философского общества.

"Что я могу противопоставить навалившейся на меня эстетике старья? Разве революция не потребует от меня серьёзной школы? Я зашёл к тогда ещё товарищу по партии – Медведеву. Хочу делать социалистическое искусство. Серёжа долго смеялся: кишка тонка.

Думаю всё-таки, что он недооценил мои кишки".

Автобиография Владимира Маяковского, написанная с присущей поэту самоиронией. Живость переживания не только основных этапов авторского пути, но и его эпохи.

Богатый внутренний мир. Продам. Дешево.

Это история о том, как страшно ходить в 30 лет не миллионером, не святым, не героем и не суперзвездой, и как все это принять и преодолеть, чтобы не сойти с ума.

Сборник рассказов русских писателей конца XIX – начала XX века об истории вечного города Рима от античности до эпохи Возрождения, о Христе и Понтии Пилате, об Александре Македонском и Микеланджело.

Содержание:
Д. Л. Мордовцев. ТРИУМФ МАРИЯ
П. П. Гнедич. РИМСКИЙ ПРОКУРАТОР
М. П. Арцыбашев. БРАТЬЯ АРИМАФЕЙСКИЕ
М. А. Кузмин. ПОДВИГИ ВЕЛИКОГО АЛЕКСАНДРА
В. Я. Брюсов. РЕЯ СИЛЬВИЯ
Д. С. Мережковский. МИКЕЛАНДЖЕЛО

Описание Рассказ основан на опыте пребывания Теодора Драйзера в оздоровительном санатории, руководил которым бывший профессиональный борец по имени мистер Калхейн. Методы Калхейна весьма не стандартны, а порой попросту парадоксальны, но действенность последних заставляет людей самых разных профессий прибывать в знаменитое учреждение.

“Калхейн, человек основательный” – один из двенадцати рассказов сборника “Двенадцать мужчин” (написанных в ключевой для автора период жизни), где Драйзер повествует о людях, которые повлияли на его развитие как личностное, так и творческое.

Мерль Кори, сын Принца Корвина, обнаруживает себя в самой что ни на есть Стране Чудес. Разве что за стойкой бара, но – вместе с Безумным Шляпником и ухмыляющимся Чеширским котом. Тут бы и закончить тернистый путь исканий, забыться от всех интриг и треволнений… Да только вот вместо Алисы нежданно-негаданно объявляется не кто иной как Бармаглот и уже совершенно не вписывающийся ни в какие фабулы Огненный Ангел. Галлюцинирующий направо и налево Люк обстоятельств не упрощает, и приходится возвращаться: во владения Амбера и в Страж Четырех Миров, к Мэндору, Рэндому и прочим родственникам со стороны Образа и Логруса, и, наконец, столкнуться с секретами Дворов Хаоса и их ролью в судьбе главного героя.

Подробный гид по творчеству Роберта Желязны читайте в ЛитРес: Журнале

«Ты жив по настоящему до тех пор, пока у тебя есть в запасе хорошая история и кто-то, кому можно ее рассказать»

Новеченто – или букв. с итальянского “[тысяча] девятисотый” – это не только цифра, обозначающая первый год ХХ века. Так зовут гениального пианиста самоучку, родившегося на борту океанского лайнера. У него нет ни документов, ни гражданства, ни родственников, только имя, данное кочегаром. Новеченто никогда не покидал корабля, никогда не ступал на твердую землю; и в бурю, и в штиль он не отрывается от клавиш, а вместе с тем как будто изведал целый Мир.

“Само слово «религия» заставляло его отпрянуть, холодея от растерянности при мысли, что люди могут так ненавидеть друг друга за поклонение одному и тому же Богу”.

Фрэнсис Чисхолм – добросердечный и скромный священник, чья индивидуальность и непосредственность делают его непопулярным среди духовенства. Чтобы избавиться от “неудобного” священника, его отправляют в Китай.

Более тридцати лет Чисхолм поддерживал миссию, несмотря на крайнюю нищету, гражданскую войну, чуму и враждебность его начальства.

“…по всей стране имеются тысячи никуда не годных врачей, которые замечательны лишь своим полнейшим невежеством да благоприобретенной способностью водить за нос пациентов”.

Жизненный путь одного врача.

Угольные шахты, пыль и тяжелый труд провинциальной Англии начала 20-го века; блеск, роскошь и высокое общество Англии столичной.

Идеализм и цинизм, становление и разложение, смена приоритетов, процветание и упадок. Все, что приходится на долю молодого человека, мечтающего о выдвижении.

После второго или третьего стакана и обсуждения темы сенатора Маккарти, раковой опухоли в теле Соединенных Штатов, они чувствовали себя малочисленным, но готовым к бою интеллектуальным подпольем. Кто-нибудь вслух зачитывал вырезки из «Обсервера» или «Манчестер гардиан», остальные уважительно кивали; тоскливый вздох Фрэнка: «Господи, если б мы уехали в Европу, когда была такая возможность!» – немедленно вызывал общее желание эмигрировать: “Давайте все уедем!”

Р. Йейтс. Дорога перемен

Как только “Дорога перемен” увидела свет, роман сразу был провозглашен “литературным шедевром” и “Великим Гэтсби” для новых времен”. Это история Фрэнка и Эйприл Уилер – умной, красивой и талантливой супружеской пары, изнывающей от банальности пригородного быта. Фрэнк работает клерком в крупной нью-йоркской фирме, Эйприл дома воспитывает детей и мечтает об актерской карьере – но они стремятся к чему-то большему, чему-то исключительному. И вот им предоставляется уникальный шанс – начать все с чистого листа…

“Великолепный роман Йейтса оказал столь мощное влияние на два поколения читателей, что не знать его кажется невозможным. Рекомендуя эту книгу, испытываешь холодок неловкости, словно представляешь старого мудрого друга скороспелому приятелю; предпочтительнее этого не делать, дабы не растратить все важные слова и мысли. Однако приходится, ибо великими книгами, сиречь прекрасными друзьями, надо делиться.

Для американской читающей публики «Дорога перемен» стала культовым романом. Нас восхищает отточенное мастерство на века созданного произведения, которое опрокидывает все попытки его классификации. Реализм, натурализм, социальная сатира, история любви – стандартные критические ярлыки меркнут перед этим превосходным романом. «Дорога перемен» – это просто «Дорога перемен», и упоминание о ней подобно тайному рукопожатию членов культурно-литературного ордена”.

Ричард Форд

“Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе”.

“Исповедь” – это духовный поиск интеллектуала с сопутствующими терзаниями сердца и сомнениями; это история внутреннего мира на пути человека к Богу.

На литературном небосклоне “Исповедь” – это первая европейская автобиография; говоря академически – это осмысление христианского мироощущения в контексте античной культуры, осуществленное блистательным умом и отцом западной средневековой философии.

Если бы «Исповедь» дошла без имени автора, если бы в ней не были упомянуты конкретные исторические детали, то филологи, анализирующие ее язык и стиль, метались бы между несколькими столетиями. Можно ли догадаться, читая эти страницы, что они написаны накануне крушения Римской империи, написаны в стране, которая за последние 20-30 лет пережила голод, набеги номадов, кровавые мятежи, что пожары, разбойничьи засады и нападения, насилия и убийства стали явлением повседневным.

В «Исповеди» соединились две особенности, казалось бы, исключающие одна другую: ярчайшая индивидуальность автора и поразительная всеобщность его произведения.

Перед вами ранние произведения Максима Горького – о сильных духом, красивых и гордых людях, свободолюбивых и независимых.

В этих полных глубокого романтизма рассказах писатель тонко и точно рисует характеры и поступки героев, создает яркие и контрастные образы удалого цыгана Лойко и гордой красавицы Радды, вора Челкаша и крестьянина Гаврилы, самоотверженного Данко и себялюбивого Ларры, повествует о добре и зле, благородстве и подлости, самопожертвовании и гордыне, человеколюбии и эгоизме.